Мы уже давно привыкли ожидать неожиданностей от Торнтона Уайлдера, писателя и драматурга. После «Женшины с Андроса», поэтической повести о любви и вере, в которой автор переносит нас на один из островов античной Греции, Уайлдер написал реалистический, отчасти сатирический, роман об американской жизни в годы депрессии Я хочу попасть на небо». За ним последовали «Мартовские иды» — искусно построенный роман о Древнем Риме.
И вот теперь, девятнадцать лет спустя, появился «День восьмой, новый, на первый взгляд старомодный, роман Уайлдера. рисующий жизнь маленького иллинойсского городка на рубеже нашего столетия. В каком-то смысле роман можно причислить к разряду криминальных, но он выходит за эти узкие рамки и перерастает в роман-хронику -жанр, весьма популярный в XIX веке. Как в свое время «Сваха», появившаяся после пьесы «На волосок от гибели» и других драматических произведений Уайлдера, поразила всех именно тем, что была написана «по старинке», — так теперь и «День восьмой» оказался после предыдущих романов Уайлдера неожиданностью. Опытный писатель, уверенный в своем мастерстве, без колебаний льет новое вино в кажущиеся старыми мехи.
«День восьмой» начинается так: «В начале лета 1902 года Джон Баррингтон Ашли из Колтауна, шахтерского городка в южном Иллинойсе, предстал перед судом по обвинению в убийстве Брекенриджа Лансинга, тоже колтаунца. Суд признал его виновным и приговорил к смертной казни. Спустя пять дней, 22 июля, во вторник утром, Ашли удалось бежать с поезда, на котором его везли к месту" казни». За этим вступлением автор дает беглые характеристики убитого и убийцы. Далее он рассказывает, что лет через десять трое из четверых детей невинно осужденного Ашли прославились, и в городке начали размышлять над старыми как мир вопросами о наследственности и среде, о талантах и способностях, о судьбе и случае: «Взять хоть этого Джона Ашли. Ну что в нем такого особенного было (не герой же он какой-нибудь греческой трагедии) — а его ждала такая бурная судьба: незаслуженное наказание, «чудесное» спасение, жизнь на чужбине и ставшее знаменитым потомство».
Подобные вопросы Уайлдер ставит уже не впервые. В повести «Мост короля Людовика Святого» монах брат Хунипер поставил себе целью изучить жизнь пяти человек, погибших при катастрофе: он надеялся найти в их биографиях доказательства того, что мост рухнул по воле и промыслу Божию. Роман «Я хочу попасть на небо» разбирает вопрос о том, что случается в современном мире с идеалистом, который стремится жить в согласии со своими идеалами. «Мартовские иды» с разных сторон освещают природу великих людей и задаются вопросом о природе величия. Уайлдер искусно ставит вопросы, но редко дает на них прямые ответы.
Не дает недвусмысленных ответов и «День восьмой». В начале романа Уайлдер рассказывает о встрече, которую устроили новому веку жители Колтауна вечером 31 декабря 1899 года. После шумного веселья, когда все несколько приутихли и призадумались, кто-то спросил доктора Гиллиса, городского мудреца и провидца, каким будет новое столетие. «Природа никогда не спит, — ответил Гиллис. — Процесс жизни никогда не останавливается. Творение мира не кончилось. Библия говорит нам, что Господь Бог создал человека на шестой день, после чего решил отдохнуть, но каждый из шести дней длился миллионы лет. Седьмой же день, думаю, был очень коротким. Человек не конец пути, а начало. Мы стоим сейчас в начале второй недели творения. Мы дети восьмого дня». Затем доктор Гиллис рисует яркими красками эволюционный процесс и счастливое будущее, в котором человечество реализует все заложенные в нем возможности.
Но далее Уайлдер пишет следующее: «Доктор Гиллис лгал, не щадя сил. Сам он не сомневался в том, что грядущий век будет таким жутким, что даже подумать страшно, — строго говоря, таким же, как и все другие века... Доктор Гиллис не верил ни в прогресс, ни в будущее человечества». «Однако, — продолжает Уайлдер, — старики обязаны лгать молодым. Пусть те разочаруются сами - нечего нам их разочаровывать. Надежда в молодости укрепляет сердца: крепкие сердцем впоследствии выдержат удары разочарования, не дрогнув, как и полагается римлянам».
Приключения Ашли, когда Уайлдер наконец добирается до них, оказываются весьма занятными: неожиданное спасение Ашли, столь же непонятное для него, как и для окружающих, подвиги его в игорных домах Нового Орлеана, приключения и успехи в Чили, где он работал горным инженером. История эта захватывает читателя, хотя автор не дает ей развиваться естественно, то и дело прерывая ход событий объяснениями и комментариями.
Рассказывая о выигрышах Ашли за зеленым столом, Уайлдер пишет: «Ашли понятия не имел, почему ему так везло. Он полагался при игре на целый ряд фетишей, суеверий и необъяснимых предчувствий, но стыдился этого. Вера — это ведь прозрачный и непрерывно растущий водоем, питаемый ключами, рожденными за пределами нашего сознания. Мы все знаем больше того, что сознаем».
Литературные каноны нашего времени говорят, что роман должен быть объективным: писатель не смеет сам появляться в своих произведениях, как делали Филдинг.
Теккерей и многие менее крупные романисты: он должен присутствовать в романе незримо, как Флобер и Джемс. Пусть так. но ведь автор присутствует в каждой строчке романа, даже если и не говорит в нем от своего имени и своим голосом: он. если и не поучает читателя прямо, то все же строит роман так. чтобы читатель сам пришел к желаемому выводу.
На заключительных страницах романа Уайлдер высказывает свой взгляд на историю: «Есть ведь только одна история. Она началась с появления первого человека на земле и кончится, когда угаснет последнее человеческое сознание. Все остальные начала и концы не более чем произвольно выбранные отрезки, кусочки, которые, рядясь под целое, распространяют мелкое самодовольство или мелкое отчаяние. Грубые ножницы историка выхватывают из огромного гобелена несколько фигурок и краткий промежуток времени. Над зияющей раной сверху и снизу, справа и слева торчат перерезанные нити, протестуя против несправедливости, против насильственного вторжения». Вот почему Уайлдер и не стремится к четкой, компактной форме, а свободно движется во времени, вводит несущественных персонажей и оставляет многие вопросы без ответа: он не может показать читателю весь рисунок ткани, но по крайней мере он показывает перерезанные нити.
В конце книги Уайлдер возвращается к вопросу о существовании плана бытия. Досточтимый старейшина какой-то набожной секты говорит Роджеру Ашли, что может усмотреть проявление воли Божией во всем, что случилось с Ашли, но, подобно брату Хуниперу из повести «Мост короля Людовика Святого», окончательно в том не уверен. По этому поводу Уайлдер замечает: Разговорам о рисунке ткани нет конца. Иные не сомневаются в том, что видят его. Иные видят то, что им велено видеть. Иные помнят, что раз увидели его, но тут же потеряли из виду. Иные черпают силу в том, что усматривают в рисунке постепенное освобождение от оков всех угнетенных и несчастных. Иные черпают силу в убеждении, что и видеть-то нечего. Иные...» — роман обрывается. Уайлдер не дает читателю окончательного ответа, но вызывает в нем восхищение возможностями человека. Писатель не отрицает существования зла. Он знает, что страдания, разочарования и поражения вплетены в ткань нашего существования, неотделимы от нее, но верит в то, что где-то, когда-то, кому-то жизнь может принести полное удовлетворение. Веру эту нельзя назвать, конечно, полноценной, но она поддерживала Уайлдера на его долгом творческом пути и привела к появлению романа, который, по всей вероятности, не затеряется среди других отчасти оттого, что написан совсем не в духе нашего времени.
Гранвилл Хикс
Опубликовано в журнале «За рубежом», 1967 г. по материалам Сатердэй ревью.